«Не горюй!»
Режиссёр Георгий Данелия, сценарий Реваза Габриадзе.
В ролях: Серго Закариадзе, Вахтанг Кикабидзе, Софико Чиаурели, Анастасия Вертинская, Лия Гудадзе, Верико Анджапаридзе, Сесилия Такаишвили, Ариадна Шенгелая и др.
Посмотреть можно здесь.
«Покровские ворота»
Режиссёр Михаил Козаков.
В главных ролях: Олег Меньшиков, Инна Ульянова, Софья Пилявская, Анатолий Равикович, Елена Коренева, Леонид Броневой, Татьяна Догилева.
Посмотреть можно здесь.
«Не горюй!» и «Покровские ворота» — две разные комедии на одну и ту же позднесоветскую тему: мужчины — большие дети. Есть и другая ключевая мысль, объединяющая оба фильма: хорошо быть молодым! Ну, или даже не очень молодым. Главное, чтобы «-ым», в мужском роде.
Соответственно, тест Бехдель эта классика советского кинематографа не проходит. Хотя женщин в обоих фильмах немало.
«Покровские ворота», по числу поименованных говорящих персонажей женского пола, вообще обставят чуть ли не всё остальное советское кино. Там, если помните, говорит Алиса Виталльна (тётушка Костика), Маргарита Паллна (матриарх Хоботова и Саввы Игнатьича), Нина Андревна («Высокие, высокие отношения!»), пловчиха Света, врач(-иха — додумайте примечание о пренебрежительных коннотациях некоторых феминитивов как о закономерном следствии сексизма) Людочка, сотрудница ЗАГСа и фигуристка Рита, жена автора велюровских куплетов Ольга Яновна, манерная студентка Анна Адамовна («Я вся такая… противоречивая!»), а также суровый хирург (придумайте феминитив) Вера Семённа, которая, зажав в зубах папиросу, объявляет Маргарите Паллне, что Хоботова надо резать.
В «Не горюй!» отчётливым русским (sic) языком разговаривают как минимум Софико, Тамара, Мэри, Марго и принцесса Вахвари. Развёрнутые реплики произносят дочь Софико и мать Коки Каландадзе.
Итого, на два фильма у нас не менее дюжины говорящих женщин. Однако говорят они исключительно о своих мужчинах: что те натворили, какие у них недостатки, какие у них достоинства, как с ними жить, что с ними делать, и т. п.
НЕЗАЧЁТ 2/3
Послесловие
Наталья Малаховская, одна из участниц знаменитого самиздатовского альманаха «Женщина и Россия«, сделала в 1979 году следующее гендерное наблюдение:
«…существует, грубо говоря, два варианта мужского существования в наши дни:
- После работы мужчина напивается и заваливается спать или учиняет скандал;
- После работы мужчина разваливается на диване с газетой или усаживается перед телевизором. (Может быть и идеальный вариант, когда после работы мужчина занимается любимым делом: хобби или творчеством.)»
Для сравнения, продолжает Малаховская, «[п]осчитаем … обязанности женщины»:
- Рожать детей. (Следует пара леденящих кровь абзацев об условиях в советских роддомах и том, что уже через неделю после родов счастливые папаши переключаются обратно на «Дура, подай!» и «Дура, сделай!»);
- Выполнять всю работу по дому. («Плохое снабжение приводит к возникновению огромных очередей за овощами, фруктами и другими дефицитными продуктами: любящие матери вынуждены в этих очередях проводить часы и дни. Днём с огнём мужчину в такой очереди не сыщешь — хотя мужские очереди в пивные ларьки никогда не оскудевают».)
- Воспитывать детей.
- Работать вне дома. Как и мужчина.
Непосредственно в очереди на снимке стоят 5-6 мужчин и не менее 26 женщин. Что дают — неизвестно, но явно не ликёро-водочную продукцию. Фотограф: Владимир Сычёв.
Для сравнения, очередь в винный. Фотограф: Александр Абаза, 1985 г.
Советские женщины на работе. Фотограф: Владимир Соколаев.
Советские женщины на работе. Фотограф: Владимир Лагранж.
Советские мужчины после работы. Фотограф: Владимир Сычёв.
Советская женщина после работы. Фотограф: Владимир Лагранж.
«Одна и четыре», подводит итог Малаховская, — «таково «равновесие обязанностей» между мужчиной и женщиной в наше время».
Чтобы вежливо посмеяться над шутками юмора в «Не горюй!» и «Покровских воротах», всё это надо иметь в виду. Даром что действие «Не горюй!» происходит в условном прошлом «до революции», а в основе сценария — французский роман XIX века. И грузинский шедевр Данелии, и сладенькая московская буффонада Козакова без конца обыгрывают главный гендерный факт советской повседневности: до и после работы женщина отвечает за всё, включая мужчин, а мужчина не отвечает ни за что. Он см. выше «занимается любимым делом». Чтобы он худно-бедно функционировал за пределами рабочего места, ему нужна постоянная женская опека.
В «Не горюй!» эту тему уже на седьмой минуте задаёт мать Коки Каландадзе. Она приводит к врачу Бенжамену (Кикабидзе) великовозрастного сына в котелке, а потом жалуется всей улице, что врач «Полтора часа мучил ребёнка!»
Семья Бенжамена держится на плечах Софико, его сестры. После пьянки в духане (помните? — танцы, песни, тосты за вклад Бенжамена в историю медицины, пьяный поп, стрельба из ружья) к Софико ночью прибегает Тамара, жена одного из собутыльников Бенжамена.
Софико: Что такое?
Тамара: Твой муж Бенжамена убил!
Софико: Чтооо? Где, когда, как?
Тамара: Играли они в духане в карты — и вот…
Софико без комментариев хватает со стены ружьё, достаёт деньги, находит перевязочные материалы.
Тамара: Для чего?!
Софико: Для Луки (т. е. её мужа). Ему придётся бежать в горы.
Тамара: А это?
Софико: Бинты для Бенжамена, если он ещё жив. Посмотри за детьми.
Через пару минут экранного времени, устав от такой жизни, Софико в очередной раз грозится всё бросить и уйти в монастырь.
— Я бы, — с готовностью подхватывает маленькая дочь Софико, — тоже на её месте ушла! Полон дом бездельников! Всех надо накормить, напоить, обстирать!
На том, что мужчины в конечном счёте ни хрена ни за что не отвечают, держится даже самая последняя шутка в фильме. Если помните, под занавес «Не горюй!» Бенжамен бредёт по пересечённой грузинской местности с чужим младенцем-сиротой и сообщает попутчику:
— Я его (т. е. младенца) отнял у них. Чему они научат? Сам воспитаю.
— Конечно, дорогой! Кто лучше тебя воспитает?
— Вот, везу сестре. По-моему, она обрадуется.
Обрадуется, как пить дать. Куда она денется. Женщины в «Не горюй!» отвечают за всё, но почти ничего не контролируют. Бытовая женская власть кончается там, где начинается первая же мужская прихоть. Кино Данелии последовательно это показывает и тем выгодно отличается от «Покровских ворот». В «Воротах» режиссёр Козаков не ограничивается показом того, что мужчины — избалованные дети. Он берёт реванш и долго (а главное, громко) рассказывает популярный миф о Всесильной Бабе, которая порабощает вольнолюбивых мужиков. Олицетворяет этот миф, разумеется, Маргарита Паллна, которая ушла от старого мужа Хоботова к новому мужу Савве Игнатьичу и весь фильм строит обоих, как сержант салаг.
Злая Маргарита Паллна с порабощёнными мужиками
(Персонаж Саввы Игнатьича, кстати, — самая развесистая клюква в этом клюквенном кине. Он, напомню, фронтовик и на все руки мастер, который беспрекословно подчиняется жене, пьёт исключительно с её разрешения и даже за глаза говорит о ней с придыханием. Высокий, высокий комизм.)
Сюжетообразующий конфликт «Покровских ворот» — борьба Хоботова с Маргаритой Паллной за Свободу.
— Лев Евгеньич! — подначивает Хоботова Костик. — Боритесь за права мужчины и человека!
Права мужчины (с), стоит ли говорить, заключаются в праве перейти из-под опеки Маргариты Паллны под опеку Люды (Коренева). Роман Люды и Хоботова начинается с реплик типа «Разве ваша жена за вами не смотрит?» и «Вы как дитя». Люда, понимаем мы, будет Правильно Заботиться о Хоботове. Она, во-первых, моложе (лет на пятнадцать как минимум). Во-вторых, она смотрит ему в рот, когда он читает стихи. Она не будет на него кричать, не будет душить в нём талант — в отличие от Маргариты Паллны, которой Хоботов бросает в лицо буквально следующее:
— Если бы не ты, я мог бы быть Достоевским! Шопенгауэром! Я мог бы книги писать!
Людочка оживила душу Хоботова, задушенную Маргаритой Паллной
Главная мечта женщин в «Покровских воротах» — взвалить на себя ответственность за мужчину.
— Мальчик приехал в Москву, — объясняет тётушка Алиса Витальевна беспорядочную половую жизнь племянника Костика. — Совершенно естественно, что находятся женщины, которые рвутся его опекать.
Главная мечта мужчины — найти женщину, которая и накормит, и не задушит то Прекрасное и Творческое, что есть у него в Душе. Искомая женщина должна быть молода (независимо от возраста мужчины), стройна и прекрасна; она должна всё уметь и вообще быть взрослой; ей дозволяется пенять любимому за ребячество, но пенять в меру, с Пониманием, без Мелочных Придирок. И Хоботова, и Костика награждают именно такой подругой жизни. Только Велюров, который волочится за пловчихой Светой, остаётся без Женщины Своей Мечты, но вовсе не потому, что Света говорит ему: «Фраер, ты сбрендил? Ты в два с лишним раза меня старше» (она такого не говорит). Просто Велюров, в отличие от Хоботова и Костика, персонаж сугубо комический; ему Большая Любовь не положена по законам жанра.
Отметим, однако, что Велюрову, по крайней мере, положено влюбляться, причём в молодых (о немолодых он отзывается так: «[В санатории] особенно угнетают женщины — от шестидесяти и выше»). Тётушке Алисе Витальевне, для сравнения, позволено лишь сидеть в комнате, вздыхать об утраченной молодости перед телевизором с линзой и служить секретаршей Костика.
«Соблаговолите оставить номер».
Таким образом, ностальгические вздохи повзрослевшего Костика в начале и конце «Покровских ворот» хотя и по-своему печальны, но всё же преждевременны. Спору нет, двадцать с чем-то лет назад он «мчался на мотоцикле со своим другом Савранским» и был «молод, очень молод». Однако теперь он как раз в возрасте Хоботова, а тот, напомним, нашёл себе новую вдохновляющую любовь без особых усилий, прямо в больнице. Говорю «новую», потому что Хоботов тоже ведь когда-то был «молод, очень молод» и, надо полагать, подобно Костику, уже находил однажды Девушку Своей Мечты; недаром же Казаков назвал обеих героинь Ритами. Просто, понимаете, годы прошли. Девушка Рита стала Маргаритой Паллной и, по сценарию, вышла из кондиции.
Маргарита Павловна, в прошлом Рита
Так что не кручиньтесь сверх меры, Костик; патриархат не подведёт. Более того, даже в более преклонном возрасте, чем ваши нынешние сорок с хвостиком, можно жить вполне себе красиво. Раз уж вы мужчина. Помните, как в киноленте «Не горюй!» пожилой доктор Леван Цинцадзе решает, что скоро умрёт, и собирает всех друзей на превентивные поминки?
И получается — правда же? — совсем как у Булата Окуджавы в «Грузинской»:
Собирайтесь-ка гости мои на моё угощенье,
говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву.
Царь небесный пошлёт мне прощенье за прегрешенья,
а иначе зачем на земле этой вечной живу?
«Грузинская» была одной из любимых песен моей матери. Когда мама напевала её (угадайте с одного раза, в какой части квартиры), она наверняка примеряла её на себя, представляла застолье со своими знакомыми, по поводу своей виноградной косточки, превратившейся в лозу. Мы все примеряем песни на себя. Но если бы римейк фильма «Не горюй!» снимали на материале моей советской семьи, то — вы же понимаете. Друзей на свои прижизненные поминки собрала бы, конечно, не мама. За столом сидел бы отец с собутыльниками, а мама обеспечивала бы «его угощенье». И она же, устав от отцовских прихотей, произнесла бы реплику, с которой в замечательном кино «Не горюй!» обращается к доктору Цинцадзе его жена:
— Нашёл причину напиться, да? Если умираешь, почему не умираешь по-человечески? На кого дом оставляешь?..
Потому что за всё отвечала мама.
К. З.
